Мужчина из высшего общества
Валерий Меладзе навевает воспоминания о кинематографических образах шикарных мужчин имперского прошлого нашего развалившегося отечества. Взгляд из-под шляпы; длинные плащи, лаковые автомобили, разлет проспектов. Нечто романтическое, не лишенное налета благородной драмы, но подразумевающее счастливый финал. Впрочем, он сам скромно назвал себя последним романтиком.
— Расскажи про свое детство. Это же так важно — атмосфера, окружение… Вот ты где рос?
— Я рос в Батуми. Это довольно небольшой город, в котором сочеталось много очень разных вещей. Там были люди, которые работали на заводах, и были люди, которые умели красиво одеваться, ездили на хороших машинах. В каждом районе были какие-то люди, на которых все мальчишки смотрели с восторгом. Человек купил себе черную «Волгу», затонировал стекла, поставил люк — представляешь, семидесятые годы! — там музыка бешеная (он был директор бара, по-моему), — вообще просто здорово!
— И каким же ты был на фоне всего этого?
— В детстве я был не то что баламутом, но, откровенно говоря, я сам себя не контролировал. Меня могли очень сильно отругать родители за поздний приход домой, а на следующий день, гуляя с друзьями, я чувствовал, что мне уже пора идти домой, но мне было так интересно… То шалаши строили, то лазили на запретную зону на завод, плоты вязали, я падал в речку несколько раз зимой, — и я понимал, что меня накажут, но все время нарушал запреты.
— Ты хотел быть похожим на кого-то из своей семьи?
— Вообще, да. У меня бабушка с дедушкой были инженеры. Молодые специалисты, в шестидесятые годы они ездили отдыхать на курорты или даже за границу. И у меня есть фотография — они в белых костюмах, дед в макинтоше, в шляпе, очень такой респектабельный вид, счастливые, красивые. Мне это нравилось. Помимо повседневной жизни существовала другая, красивая и недоступная или доступная небольшому кругу людей — все это было заманчиво, роскошно, красиво.
— В связи с детством ты сказал — «не контролировал себя». Тебе свойственно бурное проявление эмоций?
— Да, по крайней мере в детстве было гораздо чаще. Я знал, что ничего такого сверхъестественного в итоге не произойдет — немножко подерешься с кем-то, и все. А сейчас за каждый необдуманный поступок приходится отвечать. Может быть, действительно пришел какой-то момент, когда, прежде чем что-то сделаешь или позволишь себе вспышку гнева, срабатывают какие-то затормаживающие факторы. Или не бывает запредельных ситуаций.
— Ты мог бы отнести себя к какой-либо музыкальной традиции?
— К какой-то определенной традиции я никак Сеня причислить не могу. Когда-то мне очень нравился «нью-вейв». В восьмидесятые годы это направление включало в себя очень много разных стилей и при этом было достаточно свободно. Но время новой волны, как я ее ни люблю, прошло. И больше, к сожалению, такая музыка почти не делается. И для того, чтобы быть современным, а быть современным все-таки необходимо…
— А что, по-твоему, входит в понятие современного?
— То, что не вызывает у людей ощущения, что это уже было, и причем недавно.
— Можно и современно – в музыке синонимы?
— Это разные понятия. Очень многие вещи современны, но остаются немодны: новые звуки, новые концепции. Бывает так. Или же есть вещи, которые модны всегда. Всегда стильно звучат и вызывают те эмоции, которые вызывали всегда.
— А тебе нравится Брайан Ферри?
— Всегда очень нравился. Я его увидел в первый раз в году 79-м, и, в принципе, он не меняет имиджа, и музыка у него не очень меняется.
— А ты знаешь, что у него тоже есть песня под названием «Лимбо»?
— Да, я узнал после того, как у нас уже песня появилась (смеется). Раньше ходили просто записи эти записи никогда не были подписаны, эту песню я слышал раньше, но я не знал, что она называется «Лимбо».
— Но тебя порадовал факт такого совпадения?
— Да-а-а, конечно, еще бы!
— А пародию на твою «Лимбо» слышал?
— Конечно, слышал! Мне нравится! Во-первых, пародии делаются на известные и любимые вещи. Более того, это профессор…
— Лебединский.
— Да, он сделал пародию, но прежде, чем запустить в эфир и показать слушателю, он показал ее мне. Это было в далекой Якутии – как-то мы там случайно встретились. И он очень смущался, очень стеснялся. Мне понравилось, я сказал – пожалуйста, в добрый час. Главное, что все знают, что это наша песня.
— Что ты почувствовал в связи с награждением всевозможными национальными премиями?
— Честно говоря, это были мимолетные радости. Я порадовался, у меня дома все эти призы – на видном месте, но… ничего не изменилось. И мое отношение ко мне и к тому, что мы делаем, не изменилось тоже.
— Бывали ли у тебя в жизни обстоятельства, резко менявший привычный ход событий?
— Та ситуация, при которой я занялся музыкой, как я пришел в музыку.
— Это ты «Диалог» имеешь в виду?
— Нет, гораздо раньше. Мы с братом спокойно учились в институте и думали о том, как бы устроить свою жизнь, применив то образование, которое мы должны были получить. Это было 11 лет назад. Брат шел по Николаеву и на перекрестке встретил товарища. Который, в свою очередь, шел на репетицию ансамбля и позвал Костю с собой, на что Костя сказал: да мне все равно делать нечего, давай сходим. Сходил, понравилось, стал с ними играть, и вот с этого момента… началась болезнь. Потом я начал приходить на репетиции — я хотел быть звукооператором. В какой-то момент я тоже влился в группу. Просто подошел к микрофону и начал орать, мне сказали: о, у тебя что-то получается, давай ты будешь подпевать. Я стал подпевать. Все это было смешно, но это была болезнь, настоящая, это был такой кайф! И в этом кайфе мы жили лет пять. Не то чтобы мы думали о каких-то заработках — мы свое все вкладывали! А своего у нас было немного, но фантазия была неимоверная. Мы придумывали какие-то праздники, слайд-шоу, концерты экологические…
— То есть?
— Там же, в Николаевской области, находится украинская АЭС, и когда ее строили, естественно, затопили гигантские земли, где жили люди, где были неимоверно красивые места. Мы нашли слайды тех мест, которых уже нет, и сделали концерт.
— Есть ли у тебя любимые праздники, от которых чего-то ждешь?
— Новый год. Но у меня почему-то в последнее время не получается таинственным этот праздник — а этот праздник должен быть таинственный, необыкновенный.
— А какая для твоей дочери существует версия дарения подарков — Дед Мороз?
— Да, конечно, она верит в Деда Мороза, и я делаю все для этого, потому что я сам до сих пор в это верю. Не хочу даже думать о том, что этого всего не существует. Ребенок ждет, что Дед Мороз принесет ему какой-то подарок. А я жду, что Дед Мороз исполнит какое-то мое желание — поскольку материальные подарки мне уже не нужны.
— Думаешь ли ты о будущем?
— Я прекрасно для себя усвоил, что мы можем поправлять события, но не можем их делать. Как бы ни старались.
— Речь идет о том, что называют «предопределенностью свыше»?
— Это или предопределенность свыше, или подарок, или наказание за прошлое — просто то, что мы заслужили, заработали предыдущими годами своей жизни.
— Нет, ну а вот некие картины неизбежной старости тебе рисуются — при благоприятном исходе развития сюжета, разумеется?
— Многие люди убегают от реальности и, в частности, из страны. Я не хочу убегать. Я хочу, чтобы в этой стране реальность была такова, чтобы душевное состояние — допустим, мое — в старости было такое, как в детстве. Я в детстве был абсолютно точно уверен в том, что вокруг меня существует огромное количество защитных полей. Я был уверен, что есть защита — моих родителей, той страны, в которой я живу. И у меня есть будущее. В детском саду я радовался, что пойду в школу, в школе я радовался, что со временем повзрослею, и на свою взрослость смотрел с оптимизмом.
Я думал о том, что я куда-то поступлю, и это мне принесет радость, Я не думал, что в нашей стране может произойти что-то такое, что принесет нам проблемы. Наоборот. Я думал, что все вокруг содействует тому, что меня избавляло от плохого.
По идее так и должно было быть — если бы мы жили в нормальной, стабильной стране. И вот я бы хотел, чтобы и у меня, и у моих близких было такое состояние — детской уверенности, что дальше будет только хорошее. В детстве же никогда не думаешь о плохом, чем, наверное, детское мировоззрение отличается от взрослого.
— Что дает тебе ощущение сказки и уюта?
— Многие фильмы, особенно старые, вводят в такое состояние. Или, например, книга «Мастер и Маргарита». Финал, в котором даже нечисть оказалась не такой уж плохой. То есть какая-то справедливость, пусть даже с помощью нечистой силы, восторжествовала.
Вообще, я достаточно сентиментальный человек. Ко мне утром, после того как я просыпаюсь, может прийти вот это состояние. Просто хорошее доброе состояние, когда вдруг не хочется думать ни о чем плохом, когда я высплюсь и включу приемник. Хорошая музыка именно на радиостанциях — не на диске, который можешь выключить и послушать заново, а на радио, где все мимолетно и преходяще. В поезде, например, разбудили за два часа до прибытия в Москву; я встал, умылся, мне было как-то нехорошо на душе, я думал о проблемах, которые нужно решить в предстоящие дни. Потом включили «Радио Ретро» — оказывается, есть такое, я никогда не слышал об этом раньше. И там звучала старая музыка. И вот я где-то минут сорок находился в состоянии душевного комфорта.
— Ты поешь песни, которые пишет твой брат. При том, что они явно очень личностные. Каким образом вы совпадаете?
— Очень интересная вещь между нами происходит. Мы росли вместе. Но мы с ним абсолютно разные люди — были, по крайней мере, раньше. Для меня до сих пор загадка, где он черпает все эти темы. Он все переживает внутри себя, он, наверное, даже замкнутый человек. Но в последнее время у нас с ним отношения настолько обострились в хорошем смысле, что мне очень не хватает его. Он не ездит сейчас с нами. Мне очень его не хватает. И я чувствую, что ему меня очень не хватает. Он при малейшей возможности звонит мне, я при малейшей возможности звоню ему. И мне спокойней на душе становится после того, как я с ним поговорю. Мы стараемся поддержать друг друга, помочь друг другу. Я не знаю, может быть, мы с возрастом становимся сентиментальней и начинаем ценить те блага, которые даны Богом, — наши братские отношения, наших друзей, любимых, близких людей.
— Говорят, артисты склонны возить с собой на гастроли талисманы. У тебя есть талисман?
— Нет. У меня есть крест.
— Ты принимал крещение в сознательном возрасте?
— Да, сам, когда осознал… свою сопричастность. Я думаю о том, что… мне просто стыдно, если я делаю что-то плохое, перед той высшей справедливостью, которую называют Богом.
