Главная » Пресса » 1997 » Мне дорого имя порядочного человека

Мне дорого имя порядочного человека

…Публика, «тяжелым грузом» просидевшая добрую половину концерта и почему-то, практически, не реагировавшая на самые заводные хиты «последнего» российско-грузинского «романтика», ближе к финалу, что называется, «разошлась». То ли, ее вдохновило на это лихое выступление совсем юной очаровашки (вызволенной откуда-то из первых рядов), исполнившей в милом дуэте с певцом небезызвестную «Сэру». То ли, подействовали-таки, «пробили» навороченные пиротехнические «взрывы» и фейерверки, неожиданные хлопки которых приводили зрителей (особенно тех, кто сидел у самой сцены) то в нервный шок, переходящий в визжащий восторг, то, наоборот, сначала в этот самый восторг, а уже потом в не менее нервный ужас, ибо все это искрящееся «богатство» стреляло, взрывалось, горело и осыпалось, буквально, в метре от них, а кому-то и вовсе на ноги.

Но скорее всего, как мне думается, публику подкупило какое-то уж совсем не звездное, слишком уж застенчивое поведение самого Валерия Меладзе на сцене, который почему-то так разволновался, что даже в моменты межпесенного общения с залом постоянно сбивался, начиная диалог, вдруг терял мысль, терял нить дальнейших рассуждений и уже не знал, чем это все можно закончить. Что это было: мастерски продуманный имиджевый ход или настоящая, подлинная природная скромность певца — тогда (до интервью) мне это было неизвестно. Но в любом случае, публике это нравилось — именно вот эта не свойственная звезде застенчивость и отсутствие какого-либо столичного артистического пафоса.

Почти двухчасовой и полностью (!) «живой» (!!!) концерт, все-же, удался на славу. Присутствующие в зале насладились, как «старыми», всеми любимыми хитами, так и услышали совсем новые песни из нового же альбома Меладзе, который, кстати, в самом скором времени появится на прилавках музыкальных магазинов.

Сразу после концерта, за кулисами Валерия ожидал знатный грузинский ужин… вернее, знатный грузинский представитель, давний челябинский приятель певца, который пригласил его и всю музыкальную братию в ресторанчик Дворца спорта «Юность» отведать традиционных грузинских хачапури, на что все, не раздумывая, тут же согласились. Ну, а пока Валера переодевался и отдыхал, нагуливая в организме желудочный сок в предвкушении скорого родного лакомства, я успел с ним немножко побеседовать.

— Валера, что ты можешь сказать о сегодняшнем концерте, не показался ли тебе несколько «тяжеловатым» зал?

— Я думаю, что виноват, вероятнее всего я. Хотя я не знаю… Никогда не хочется винить себя, но сегодня, да, у меня был немножко тяжелый концерт. Может быть, из-за того, что все-таки, был переезд ранний, ранний подъем и организм, может, не перестроился, поэтому… Очень часто нужные слова, которые нужно сказать на сцене, они приходят сами. Я всегда полагаюсь именно на это. Ну, может быть, и есть какие-то темы, вокруг которых я более или менее пытаюсь крутиться перед той или иной песней, но, все-же, я стараюсь никогда не повторяться. И должен отметить, практически, всегда у меня это получается — вдруг поймать какую-то мысль новую, на ходу. Но сегодня мне этого не удавалось, и я не могу сказать тебе сейчас на 100 процентов по какой причине так получилось. Я могу сказать только одно, повториться, — виноват я сам, мое какое-то такое… состояние, потому что зал в принципе был расположен очень тепло, по-доброму. Я думаю, что… будь я в чуть-чуть лучшем состоянии, не столько в физическом, сколько в некоем таком интеллектуальном, то, наверное, у меня бы получилось лучше.

— То есть, эта твоя чрезмерная застенчивость на сцене — это не наигрыш?..

— Нет, нет, ни в коем случае.

— Но ты знаешь, это в какой-то мере даже к лучшему, эта твоя незвездная скромность, она, на мой взгляд, в чем-то даже подкупает зрителя…

— Серьезно?.. Нет, а мне, наоборот, казалось… И потом, я совершенно не видел зрителей сегодня, стояла очень мощная пушка световая, она просто все забивала, я видел только ее и больше ничего и никого кругом (К слову, во время концерта Валерий несколько раз обращался к «световикам», чтобы они хоть на немножко «пригасили» мощность бьющего в глаза света, но реакции так и не последовало — А.О.). Поэтому было очень тяжело, ибо я привык на своих выступлениях видеть зрителей. И это, пожалуй, также явилось одной из причин, из-за которой сегодня не состоялся, до конца мой контакт с залом.

— Я заметил, что большинство песен ты поешь с закрытыми глазами. Это что — опять влияние света, или тебе просто так легче поется?

— Да, с одной стороны мне так легче петь. С другой стороны, в жизни я, может быть, это делаю не так часто, как это было на сегодняшнем концерте. Просто сегодня меня, действительно, очень раздражала эта пушка. На самом деле, конечно, человек — не робoт, и, может быть, вот это мое чрезмерно застенчивое, как ты говоришь, пребывание на сцене с закрытыми глазами, и есть, с одной стороны, мой козырь, но с другой стороны — иногда это оборачивается… каким-то таким небольшим, легким промахом. Я не отрабатываю конкретно каких-то фраз, движений. Может быть, выглядит более профессионально, когда человек выходит, у него все движения абсолютно отработаны, там, четкие?.. Не знаю, мне это не нравится.

— Но ты сам этому никогда не учился специально?

— Нет. Я, откровенно говоря, специально это делаю — не учусь всему этому, ибо, все-таки, я больше полагаюсь на чувство, на интуицию, несмотря на то, что я отработал уже достаточно много концертов за это время… Ведь все длится пока что всего два года, может, чуть больше. Я так и не составил для себя каких-то шаблонов и продолжаю считать, что концерты должны отличаться друг от друга, не должны повторять заученных фраз и приемов. А этого можно добиться, полагаясь только на определенное состояние, на определенные чувства, которые приходят к тебе сиюминутно. Как, кстати, и грузинский тост. Ты знаешь, что такое грузинский тост? Это тот тост, который приходит к тебе в голову… вот, например, именно сейчас, сиюминутно, под влиянием какого-то момента, определенного. Вот мы сейчас с тобой сидим, разговариваем и ты вдруг думаешь, что, да, вот все о чем мы говорим, наверное, это можно как-то подытожить и ввести к чему-то. И ты встаешь и произносишь этот тост!

— Другими словами, все идет от сердца…

— Да! Именно!

— Кстати, интересно было бы узнать, когда ты исполняешь ту или иную песню (особенно, если с закрытыми глазами), о чем ты думаешь в эти мгновения: автоматически вспоминаешь слова песни, или у тебя, может быть, в голове рождается сюжет нового видеоклипа на эту песню, например?

-Дай покопаться в мыслях… (Пауза). Я скажу, о чем я думаю. Я крайне редко думаю о словах, ибо если я начинаю о них думать, я их забываю сразу. Поэтому я стараюсь о словах… то есть не то, что стараюсь, а чаще всего мне удается уйти от конкретно умственного произношения слов. Это происходит уже само собой. Причем, если у меня, впрочем, как и у многих других певцов, спросить слова песни, то стихотворением песню мало кто сможет тебе рассказать. Вспоминаешь слова только тогда, когда ты их начинаешь петь, вместе с мелодией, как одно целое. Вот… А думаю я в эти моменты о том… как, все-таки, хорошо! Хорошо, что все случилось сегодня именно так, а не иначе! И вот эта, кстати, мысль меня все чаще посещает в последнее время: когда пою, когда слышу свой голос, когда чувствую, как он идет в зал… Я достаточно часто ловлю себя на той мысли, что я… в общем, счастлив сейчас.

В этот момент за дверью гримуборной раздается дружное мужское хоровое многоголосье, вытягивающее строчку из совершенно новой песни певца: «А все могло быть иначе, если б женщин не любил…». Валера громко смеется. И разговор наш сам собой перетекает в другое русло.

— Ну, я смотрю, у тебя ребята — приколисты!

— Ой, они у меня очень шухарные ребята, у них с юмором все в порядке!

— Но ты-то, Валера, в отличие от них, похоже, не такой шухарной?

— Что ты! И я такой же, конечно! Бесимся вместе. Просто… не знаю, чувство ответственности, или что-то еще, заставляют меня в последнее время… даже не в последнее время, а с какого-то определенного момента сдерживать себя. Вообще, в школе я был ужасно неугомонным ребенком. И у меня всегда были плохие оценки по поведению, меня часто выгоняли из класса… В общем, школу я вспоминаю, как не очень хорошую часть своей жизни, потому что преподаватели нас просто не понимали.

— Прости, в чем?

— Ты знаешь, у меня ощущение, что в школе из нас всех пытались сделать абсолютно послушную массу. А послушных, по-настоящему, послушных, по натуре своей, их было процентов десять, если и того меньше, а остальные — или же притворялись, или не могли, не умели притворяться. Вот я как раз был из числа последних, мне никогда не нравилось притворство. Даже когда я врал родителям, что у меня все в порядке в школе, они всегда понимали, что я говорю неправду. В итоге, мне всегда проще было сказать правду, чем обманывать. Может быть, именно благодаря этому я, я не знаком, к счастью, с этим качеством и поныне.

— Раз уж заговорили про школу, признайся, были ли у тебя в тот период какие-либо прозвища?

— (Смеется). Было несколько разных. Но я бы не хотел их сейчас называть… Нет, они все были приличными, но…

— Чтоб не подхватили?..

— Да! Точно! А то, как подхватят…

— Вернемся к концерту. Сегодня ты выступал в полностью черном костюме, да и раньше я неоднократно видел тебя одетым в этот цвет…

— Так уж сложилось, мне кажется, что из всех цветов и оттенков, мне подходит больше всего черный цвет. Ну, может быть, еще желтый…

— Цвет измены?

— Хотя не знаю. Он может быть модным или немодным, там, ярко-красный какой-нибудь… А черный и белый — это, все-таки, цвета, которые модны всегда!

— А золото? Вот я вижу у тебя на одной руке сразу два золотых кольца (на безымянном пальце и мизинце), на другой — золотой браслет и часы. Очки, говорят, у тебя еще есть золотые…

— Из золота у меня, в общем, есть минимум того, что мне нравится.

— Это твои какие-то талисманы или все это просто для красоты?

— Да нет, просто сначала я купил себе одно кольцо, потом как-то вдруг другое. Потом с кольцом часы купил такого же цвета, потом браслет, а потом уже и очки прикупил, ибо, я подумал, что все должно выглядеть гармонично.

— А что, у тебя плохое зрение?

— Да, но не так, чтобы очень плохое, но, по крайней мере, оно нуждается в коррекции с помощью очков. Но что касается сцены, то, чтобы у зрителей не возникало лишних вопросов, я стараюсь выходить без очков. Все-таки, я считаю, что у артиста должен быть такой или очковый имидж или не очковый… (Смеется). Ну, то есть, в смысле, человек или в очках или не в очках!

— Валера, в последнее время, тебя все чаще можно увидеть по телевизору в непривычной для тебя и нас роли, участвующим в каком-нибудь очередном ток-шоу. Тебе что, это действительно так интересно?

— На самом деле, ток-шоу — ток-шоу рознь. И, да, мне, практически, во всех интересно участвовать, за исключением, пожалуй, «Акул пера». Не потому, что я не уверен в себе. Нет. Я всегда… Может быть, я и потому так легко иду на ток-шоу, что я знаю, что если найдется вопрос, на который я не смогу ответить, я сумею плавно уйти от него и уйти так, что вскоре все уже и забудут об этом вопросе. А что касается «Акул пера»… Мне просто не нравится.

Я считаю, у каждого человека, все-таки, должна быть своя твердая позиция. У нас возникало достаточно много споров с теми людьми, которые крутятся рядом с эстрадой, с так называемыми, шоу-бизнесменами, с людьми, которые считают себя разбирающимися в шоу-бизнесе, но на самом деле очень поверхностно ко всему относящимися. Они готовы придумать любую историю про артиста, лишь бы его раскрутить, лишь бы возбудить к нему интерес. То есть, нет последовательности, никто не думает о том, что, все-таки, артист выходит на сцену для того, чтобы хоть каким-то образом быть относительно близким к искусству.

А шоу-бизнес — это вещь, которая вообще не предполагает, по-моему, ни искусство, ни хоть какого-нибудь мало-мальски… ну, не то, чтобы воспитательного момента, но такого момента, когда человек должен хотя бы немножко о чем-то возвышенном сказать и приблизить людей вот к этому возвышенному. Нет, им же легче придумать любую историю скандальную, самую грязную, лишь бы приходили на концерт этого артиста и смотрели на это разрекламированное диво…

— Интересно, а как ты сам реагируешь на появление каких-либо неправдоподобных слухов и сплетен, обращенных в твой адрес?

— Я всегда стараюсь внушить себе, что это смешно. Хотя меня это крайне бесит, когда выдумывают истории, не имеющие ко мне никакого отношения. Все-таки, не знаю как другим, а мне пока еще дорого имя нормального, порядочного человека. Вот. И вроде бы артист не должен сом лично так сильно печься об этом, так ведь? Но вот я… Может быть, это даже уже комплекс. Но я твердо считаю, что если расслабиться и показать всем, что ты взбешен, идти разбираться с этим журналистом — это показать всем свою слабость. Самым нормальным, я думаю, самым красивым выходом из такой ситуации, будет сделать абсолютно безразличное лицо и просто пройти мимо этого журналиста, не замечая его. И потом, когда пройдет какое-то время, ты поймешь, что ты поступил совершенно правильно.

А вообще-то, обо мне, на самом деле, больше приятного пишут. Если сопоставить хорошее и нехорошее, или всю правду и неправду, то, все-таки, больше хорошего будет, больше правды. Но иногда журналисты выдумывают та-а-акие вещи!.. Бывает так, что на обложке, например, вот такая вот здоровенная фотография, вот такими буквами написано, там, что… ну, что, например, «Меладзе потерял голос» или что-нибудь еще в этом духе. Народ хватает эту… я не знаю… «Экспресс-газету» какую-нибудь, всю эту желтую, бульварную прессу отвратительную, не отвечающую за то, что она пишет, и вдруг, там в середине все находят вот такусенькую малюсенькую статейку о том, что где-то я там сорвал голос. Или что-то еще. Причем не по существу — так, от фонаря пишется какая-то чушь — лишь бы завлечь. Вот это называется печатным бизнесом. Шоу-бизнес — та же самая схема — пытается иногда раздуть во-о-от такой фасадище бешеный, за которым на самом деле вообще ничего нет.

— Ну да Бог со всем этим, поговорим о другом. Ты знаешь, совсем недавно один мой знакомый сообщил мне, что в одной из телепередач тебя назвали «русским Хулио Иглесиасом»…

— Да, это была передача «Музыкальный ринг».

— Скажи, как ты вообще относишься к подобного рода сравнениям, к тому, что твое имя все чаще в последнее время ставят в один ряд с именами мировых величин?

— А недавно меня еще кто-то «русским Стингом» назвал.

— Ну, вот видишь!

— На самом деле, это, конечно же, очень почетно, очень здорово, что меня сравнивают с такими людьми. Лично для меня это выше любой похвалы. Но при этом я немножко… побаиваюсь — может, не стоит меня так громко сравнивать с какими-либо персонами, а то это может вызывать у кого-нибудь насмешку?.. Но мне очень приятно, скрывать не буду. У меня, кстати, действительно, с ними есть несколько схожих моментов. Хотя бы то, что я — не танцую, я не прыгаю на сцене, у меня нет балета. Но ведь это все можно сделать, можно подобрать классный балет, можно поставить танцы… Да всего, в принципе, можно добиться! Другое дело, что мне этого просто не нужно. Ведь есть определенный стиль, есть своя стилистика, которые предполагают просто нормальное, качественное пение, качественную игру. И все должно быть на уровне эмоций, а не на уровне зрелища. Зрелище иногда мешает эмоциям. Но почему-то… вот сейчас вышла статья…

— Что за статья?

— Этакая полемика моего бывшего продюсера Фридлянда…

— Подожди, как бывшего?! Я об этом ничего не знал…

— Да, не так давно мы расстались с ним, и та статья — это была полемика Фридлянда с небезызвестным Отаром Кушанашвили на тему, в которой, видимо, ни один, ни другой до конца, все-таки не разбираются. И коль уж он (Фридляид — А.О.), в этой статье немножко затронул тему моих концертов, то, наверное, и я, пожалуй, немножко пополемизирую. Ему, оказывается, не понравилось, что на наших концертах в «Олимпийском» (кстати, которые никто сегодня из наших артистов в этом зале не может себе позволить, кроме нас. Там уже два года никто не давал концертов, мы же собрали два аншлага, и, поверь, это очень мощный показатель) я всего лишь один раз переодевался. Вот… А он считает, что нужно переодеваться на каждую песню, устроить костюмированное шоу. Потому, ему не понравилось, что я не ношусь по сцене, не танцую и так далее. То есть, получилось так, что мы проработали с человеком столько времени, а он так и не понял нашей концепции, нашей идеологии… Может быть, если бы я еще при этом танцевал и переодевался перед каждой песней, может, это было бы, вообще, грандиозное шоу?.. (Смеется).

— И, все же Валера, по поводу твоего продюсера…

— Бывшего продюсера!

— Ну да, бывшего. Этот человек утверждал, что это он сделал из тебя Валерия Меладзе. И что ты ему за это обязан всем. В принципе, ведь так оно и было, он очень помог тебе в становлении…

— Поднимая меня, он делал имя себе. И, в принципе, мы разошлись с ним достаточно цивилизованно. У него нет ко мне претензий… не должно быть, по крайней мере. Ибо все, что было оговорено контрактом, я выполнил.

— И кто же твой нынешний продюсер?

— Есть вот Сергей, директор, который справляется со всем. А что касается каких-либо промоутерских моментов, идеологических, то мы их сегодня решаем все вместе. Все продумываем, просчитываем, придумываем. И потом, сейчас ведь в стране очень много фирм продюсерских, такие, как «Союз», например. Мы с ними сотрудничаем по выпуску дисков, но через них же можно выйти всегда и, вообще «в свет», то есть собрать любую пресс-конференцию, выйти на любую передачу и так далее. Поэтому нет сейчас никакого смысла ходить по всем, там, продюсерам. Раньше фирма «Аре» располагала, например, одними эфирами, «Лис’С» — другими, кто-то еще — третьими, четвертыми… Сейчас же они между собой просто или обмениваются и можно, сотрудничая с одной из этих фирм (сотрудничая, но не продаваясь), попасть во все нужные тебе эфиры и концертные мероприятия.

— Валера, разговаривая с тобой, у меня ну никак не создается впечатление о том, что я беседую с обреченным артистом, решившим бросить певческую карьеру. А ведь, между тем, об этом только и судачат сегодня все музыкальные средства массовой информации. Неужели все это правда, Валера? Неужели ты и впрямь решил уйти из мира музыки?

— Хорошо, я расскажу всю правду. В самом деле, я как-то в порыве сказал об этом, потому что у меня довольно часто возникает… не часто, но, по крайней мере, несколько раз в жизни возникал такой вот порыв — все бросить и уйти. Почему? Потому что… я занимаюсь любимым делом, я в это вкладываю определенный смысл: это смысл моей жизни, это смысл многих моих действий каких-то, смысл того, что я делал много лет. И вдруг потом, в один прекрасный момент, оказывается, что все, к чему я шел, что мне казалось красивым, прекрасным — все это какие-то ложные цели. То есть, вот все то, что называется эстрадой на сегодняшний день, это становится все менее и менее искренним.

Конечно же, из всей этой массы, все равно, есть очень хорошие люди. И именно, на них надо обращать больше внимания. С другой стороны, крупные продюсерские фирмы пытаются сегодня, все-таки, прибрать артистов к себе, прибрать к своим нередко грязным рукам и каким-то образом начать контролировать их действия. Я мог сказать так — я никому ничего не должен. Ни одна из этих продюсерских фирм палец о палец не ударила тогда, когда я поднимался. Все должным образом отрабатывалось, и они это прекрасно знают. И когда сейчас некоторые из этих, как говорят, гигантов или монстров шоу-бизнеса пытаются каким-то образом диктовать — что мне нужно делать, а что мне не нужно делать, то в такие моменты у меня возникает очень сильное желание… очень сильный протест, который, или я должен в себе подавить и сделать все так, как они хотят, или я должен буду, вообще, все бросить, если я не в силах буду противостоять этому…

Но я, все же, думаю, что всегда есть выход из любого положения, всегда можно не изменять собственным принципам и спокойно продолжать заниматься тем делом, которым ты хочешь заниматься. При этом, заниматься этим спокойно и никого и ничего не бояться. Другое дело — на это уходит масса сил, которые мы могли бы потратить в мирных целях.