Валерий Меладзе в гостях у радио Русская Служба Новостей

У микрофона Сергей Королев, здравствуйте! Сегодня на Русской Службе Новостей певец Валерий Меладзе. Валерий, приветствую Вас!

— Здравствуйте!

Не очень как-то складывались в этом году отношения Ваши с моими коллегами по цеху — с журналистами. Что случилось?

— У меня складывались всегда очень хорошо отношения с журналистами, но есть люди, которые, вообще, случайно попадают в свою профессию. Мне кажется, свобода слова и журналистика предполагают очень большое чувство ответственности. И если у человека нет ответственности, если нет у него даже совести, хотя такое слово говорят все реже и реже, то тогда ему не место в этой профессии. Я стараюсь с такими, так называемыми, «журналистами», просто никоим образом не общаться. То, что они могут предложить мне, мне никак не интересно. Если они начинают, так сказать, насильственным путем меня к этому привлекать, то, конечно, я сопротивляюсь.

А как Вы делите, по каким критериям определяете тех журналистов, с которыми Вы общаетесь и наоборот?

— Вы знаете, должна быть определенная процедура отношений между журналистом и человеком, который журналисту интересен. Никаких проблем нет с тем, чтобы дать интервью. Я всегда найду время, всегда найду желание. Но это должны быть — первое! — это мои слова и не искаженные слова, сказанные мной, не вырванные из общего контекста. Потому что, оказывается, можно нарезать все, что угодно, изменить контекст, а это, извините, уже не мои слова. Если я доверяю человеку, то он может не утверждать у меня передачу какую-то или текст. Если я не уверен в человеке, то я все-таки должен это проверить и убедиться в том, что все сделано правильно. Потом есть издания, которые я для себя исключил. Я не хочу появляться в этих изданиях, не хочу, чтобы они обо мне писали, не хочу давать им интервью. И, оказывается, по закону, это мое абсолютнейшее право.

Это было открытием для Вас?

— Да, это было открытием, потому что вся структура, которая называется шоу-бизнесом, да и политики, и, пожалуй, все не задумываются о том, что они могут делать, а чего могут и не делать. Есть вещи, про которые кто-то когда-то сказал, что они обязательные, а на самом деле, они совершенно не обязательные! А закон все-таки полагается на здравый смысл. А по здравому смыслу, действительно, человек имеет право выбора. Если мы не живем в тоталитарном государстве, то он имеет право выбирать многие вещи и, в частности, с кем общаться и с кем не общаться: лично с каким-либо человеком или с тем или иным изданием. И, оказывается, по закону, любое издание, которое хочет напечатать мою фотографию или мое интервью, все-таки должно это со мной согласовать. И если я этого не хочу, то я имею на это полное право, и им придется обойтись без меня, без моего интервью и моих фотографий.

Валерий, назовите хотя бы кого-то из этого «черного» списка, чтобы мы знали «героев» в лицо.

— Я считаю, что им много чести будет, если я буду их рекламировать. Это, как правило, «желтая» пресса. Пусть каждый человек для себя решает, какая пресса для него «желтая», а какая нет. (Смеется). Есть издания, которые просто берут нас как героев комиксов и сами придумывают про нас истории. Но меня это совершенно не устраивает. Поверьте, 90% шоу-бизнеса вполне это все устраивает. Пусть они и пишут про этих людей. У них всегда найдется работа. А если уж я не хочу, чтобы меня трогали, я сделаю все для того, чтобы так оно и было. Более того, у меня есть достаточно возможностей для того, чтобы еще и как-то объяснить это моим коллегам. И тогда всем этим изданиям будет совсем не хорошо, если все мои коллеги поймут, что они тоже имеют право выбора.

С другой стороны, Ваши поклонники, наверное, читают эти издания и хотят видеть Вас там.

— Вот в этом-то и дело, что если у меня есть поклонники, то они должны знать обо мне правду. Они могут задавать вопросы, я на эти вопросы буду отвечать совершенно нормально. Но это должно быть без искажений. Для меня самый важный критерий — это сказанные мною слова и ответственность за те слова, которые я говорю, а не переискаженные или написанные слова от моего имени. Если люди хотят от меня что-то знать, они могут получить это от первого лица, если это сделано правильно.(Смеется).

Есть несколько примеров: Ваши же, собственно, коллеги по цеху: и Филипп Киркоров, если не ошибаюсь, и Басков, — которые на какое-то время полностью ограничивали свое общений с журналистами, обидевшись на них…

— Что-то я не припомню такого времени. Я знаю, что они делали такое заявление, но вот чтобы они полностью ограничивали себя от общения с журналистами, такого я не видел.

Теперь к Pussy Riot переходим. Достаточно громкая тема. Тема года! Насколько я знаю, Вы один из немногих, я говорю о российской эстраде, кто подписал письмо в поддержку девушек. Ваша позиция с тех пор не изменилась?

— Во-первых, я должен сказать, что, с человеческой точки зрения, их поступок я считаю достаточно идиотским. Это сейчас мы рассматриваем как некий протест против чего-то. У них же до этого было несколько акций, совершенно не имеющих отношения ни к политике, ни к протесту, непонятно что было. Так или иначе существует закон. Мы же все равно пытаемся сказать, чтобы мы живем в правовом обществе. Странно, да, что артист говорит о таких правовых вещах? (Смеется).

А в каком государстве живете Вы лично?

— Я пытаюсь верить в том, что я живу в правовом государстве, а для этого должны быть определенные показатели. Каждый из нас, так или иначе, общается в этом социуме, с разными людьми, с разными инстанциями. Хотим мы этого или не хотим, но мы садимся за руль машины, мы куда-то едем, и если для кого-то закон будет основополагающим правилом жизни, будет жить легче. Если же для кого-то закон не является основополагающим, и к кому-то будут поблажки или, наоборот, кого-то будут прижимать, то это будет неправильно.

Справедливое наказание для Pussy Riot, по версии Валерия Меладзе? Насколько я знаю, Вы единственный, по крайней мере, из российской эстрады, кто подписал письмо в их поддержку?

— Это было письмо не в поддержку Pussy Riot, а в поддержку законного решения по отношению к ним. Есть закон, а есть общественное мнение. Если бы этих девушек наказали по закону, это было бы, наверное, от 15 суток до более-менее крупного штрафа. И не было бы столько разговоров. Мы с Вами, два серьезных человека, об этом сейчас не говорили. Не поднимался бы шум и портился бы имидж, за который все мы так боремся. И подпорченный имидж мешает всем нам. Когда мы приезжаем в ту или иную западную страну, к нам все равно относятся как… ну, не то, чтобы как к не совсем неполноценной нации… Но у них уже есть определенное мнение, не совсем хорошее, о нашей стране. Так вот нам это мнение нужно улучшать. Нам будет легче тогда жить, и, может быть, нам легче будет получать визы во все эти страны.

Я думаю, что многие из тех, кто требовал жесткого приговора, может быть, и за рубежом, ни разу не были и не собираются.

Приговор требовать нельзя! Есть закон! Я тоже не являюсь юристом, я просто знаю, что есть определенные статьи, под которые подпадают их действия, потому что нам всем пришлось выучить эти статьи, этот закон, касающийся их.

А вот суд решил не так!

— Суд решил не так, и это неправильно. Люди, которые выступают против этих девушек и осуждают их, они потом могут на улице плюнуть им в лицо. И дальше уже кто-то будет выявлять, есть в этом преступление или нет. Они могут преследовать их даже, может быть, с плакатами ходить, что они негодяйки и так далее. Но закон для всех един. И то, что они сделали, не подпадает под ту статью, по которой их в итоге посадили.

На два года не тянет, короче?

— Да, из них, в конечном итоге, сделали мучениц, героев. Может, оно и так.

А кто они на самом деле, по-Вашему?

— Это была единичная акция. А теперь это забег на длинную дистанцию. И пройдет два года или три, и вот тогда станет понятно, кто они на самом деле, смогут ли они потом о себе более серьезно заявить или нет. Как потом оценят со временем люди этот их поступок и как оценят приговор, который им дали? Теперь это история, которая растянется на более длительное время.

Теперь это еще, как модно нынче принято говорить, модное слово Pussy Riot.

— Не думаю, что это бренд.

А к искусству то, что они делают, вообще, имеет какое-то отношение? Может быть, из них получится хорошая музыкальная группа в будущем?

— Не думаю… Они проявили себя не как музыкальная группа. И даже то, что они делали вот там и во всех своих акциях, никакого отношения к музыке, извините, не имеет. Может быть, это можно отнести к некоему, так называемому, современному искусству, но многие образцы современного искусства очень сомнительны.

Если бы Вам предложили продюсировать, Вы бы смогли раскрутить такую группу?

— Я бы никогда в жизни не взялся раскручивать такую группу. Должен быть определенный стоящий предмет, в который стоило бы вкладывать деньги. Но форма иногда побеждает содержание. В данном случае, мне кажется, сама форма сейчас такая раздутая, а содержание нам пока непонятно и, вообще не ясно. Нам же непонятны ни их музыкальные способности, потому что они как музыканты себя не проявили. Нам непонятна их политическая позиция, есть ли она у них, вообще. То есть нам понятно только одно: был достаточно глупый поступок, на который отреагировали как на мощную политическую акцию.

Повелись.

— Повелись. В этом-то вся глупость ситуации. И нас втянули в это все. Мы должны говорить свое мнение. По-хорошему я должен был сказать: знаете, я, вообще, говорить на эту тему не хочу. Но ее затеяли…

А Вы уже сказали, когда подписали письмо.

— Я уже много чего сказал. И тогда, когда подписал письмо — тоже уже сказал.

Я еще хотел спросить по поводу этого письма, потому что были ведь и другие обращения. И, собственно, Ваши же коллеги: Газманов, по-моему, высказывался, Ваенга, мы помним все ее такой достаточно эмоциональный пост, Валерия, ярые такие противники, — и, соответственно, эти люди, насколько я понимаю, не считают приговор неправильным, незаконным.

— Я по этому поводу могу сделать один вывод, что это на самом деле настолько глупая ситуация, что никто по-серьезному от этого всего не пострадал, кроме самих этих девочек. Не пострадали даже наши отношения. Я прекрасно отношусь и к Газманову, и к Валерии. И мы не рассорились. Если бы это была, действительно, какая-то серьезная политическая акция, и мы стояли бы перед каким-то серьезным выбором, то, наверное, мы бы имели какие-то претензии друг к другу. Но у нас даже нет претензий друг к другу. У нас полярные мнения, но при этом при всем мы не ругаемся, не отстаиваем как-то очень серьезно свою позицию, потому что, по большому счету, все это дело не стоит выеденного яйца.

А общество?

— Я думаю, общество просто развлекается. Все СМИ на сегодняшний день являются event-агентствами. Даже когда показывают какие-то трагедии…

Кого развлекаем? Не понимаю.

— Это погоня за рейтингами. А рейтинги — это большое количество просмотров. Это большое количество людей, которые смотрят все это. И рейтинги возрастают, когда происходят вот такие необычные вещи, когда людей втягивают в такие вещи, которые, может быть, и знать никому не нужно было. Нас всех то политизируют, то еще какие-то придумывают скандалы.

Валерий, я немножко запутался! Я никак не могу понять: все-таки то, что эта ситуация стала такой обсуждаемой; то, что эта тема одна из важных, одна из основных, вообще, по итогам года — это…

— Да не является она важной темой!

Вопрос не в этом, вопрос в том: это проблема, которую создали СМИ, это проблема, которую создала судебная власть, или какая-то другая власть, или это просто свидетельство какой-то недалекости и того, что мы, общество, не можем разобраться и расставить приоритеты? Pussy Riot, Вы же знаете, выдвигали на несколько премий, и связанных с искусством, и связанных с правами человека, и где только не фигурировало это название! Меркель и Путин недавно по осени обсуждали на саммите. Что ж это такое? Это близорукость общества, близорукость судебной системы или что это?

— Это не близорукость, это наша чудовищная действительность. По большому счету, произошло событие, о котором мы, вообще, не должны были говорить. Это не должно было выйти за пределы какого-то районного суда и не должно было выйти за пределы 15 суток.

То есть изначально ошибку совершил суд?

— Нет, ошибку совершили девушки. Они должны были где угодно выражать свой протест, но не в таких местах. Все-таки любой храм — это для какой-то группы людей святое место. И нельзя там делать такие вещи. Для этого есть площади, они могли вылезти на кремлевскую стену или еще куда-нибудь, если бы смогли, конечно, но в храм нельзя с этим заходить. Это первое. Второе — я думаю, вывод из этого можно сделать как раз такой, что после выборов, которые произошли, наша власть четко показала, что закон есть закон, но власть все-таки выше закона. Если есть команда от власти обойти закон или выйти за рамки закона, то это будет сделано. Я думаю, власть просто показала, что будет наказывать по своему усмотрению тех, кто ей не нравится. Вот это главное. И поэтому был разговор Меркель, она затронула эту тему на встрече с Путиным, и потому нас всех это на подсознательном уровне волнует. Потому что закон нельзя нарушать никогда. Если он нарушается единожды… Это, знаете, как у Коэльо как-то было в его самой первой книге сказано, что то, что происходит один раз, это может никогда не повториться, а то, что происходит дважды, то это уже становится закономерностью и повторится непременно. Тут было достаточно одного показательного случая, чтобы понять, что все будут наказаны достаточно жестко, даже такие молодые девочки.

Это позиция Валерия Меладзе. А мы переходим к другой теме. Я знаю, что Вы летом поддержали грузинскую мечту: открыто и чуть ли даже не в футболке, да? — встречали Кахи Каладзе. Оппозиция победила. Что ждет Грузию? Что ждем Россию? Что ждет российско-грузинские отношения?

— Это тема для меня достаточно сложная. Я думаю, что до конца российско-грузинские отношения еще долго не выправятся, потому что все-таки были некие военные действия. Я могу сказать одно: то, что сделал Саакашвили в Грузии — это невозможно не признать и не стоит недооценивать.

Сделал — в каком смысле?

— Сделал много положительного для Грузии. Я видел, что было в Грузии до его прихода, и что там сейчас. И даже когда я снялся в футболке «Грузинская мечта», это все равно было, знаете ли, на фоне достаточно процветающей Грузии. И ни в коем случае нельзя умалить его возможностей.

И тем не менее!

— И тем не менее, нынешняя власть пока себя никак не показала. Он уступил власть спокойно и — самое главное — без кровопролития. За это ему тоже нужно поставить плюс. Что будет делать нынешняя власть, это опять-таки забег на более длинную дистанцию. Невозможно сейчас судить по тем действиям, которые они сделали. Да, они начали кого-то сажать. В некоторой степени это выглядит уже как месть. А месть в таких вещах неуместна. Посмотрим, что будет с грузинской экономикой в ближайшие дни. Посмотрим, захотят ли российские политики, руководство страны, общаться с нынешней грузинской властью, потому что у меня было ощущение, что у них была личная неприязнь к Саакашвили. Не к его политике, а к нему как к человеку и как к личности. Иначе я не могу объяснить такое похолодание отношений России с Грузией. Я считаю это большой ошибкой, потому что Грузия любила, любит и, я думаю, всегда будет любить Россию.

Чья ошибка?

— Внешней политики и Грузии, и России. Понятное дело, что для Грузии дружить с Россией — это просто жизненно необходимо. России дружить с Грузией теперь, может быть, и не очень нужно, потому что теперь у нее есть в Абхазии и Осетии плацдармы для того, чтобы поставить на той стороне Кавказа базы. А это для России жизненно необходимо было. Задачу свою Россия решила.

У нас минута остается. Валерий, главное за прошедший год, события которые Вы выделяете в Вашей жизни, в жизни страны и мира? Чем Вам запомнился уходящий 2012-й год?

— В жизни мира, по мне, так ничего хорошего и не произошло. Я боюсь, что наше поколение, вообще, впишут как поколение воюющих, обостряющих все проблемы, какие только есть.

Но это не в 21 веке началось!

— Вы ж спрашиваете, что было в прошлом году. В прошлом году ничего хорошего не было! Не закончилась ни одна война, начались новые. Соответственно, ни в политике, ни в экономике ничего хорошего не произошло. Будем надеяться, что следующий год, хоть он и будет 13-й, принесет некоторое такое облегчение и разряжение.

В политике, экономике понятно. В творческой жизни, может быть, есть какие-то радости?

— К счастью, творческие люди создавали, создают и будут создавать свои произведения независимо от того, что происходит в мире. Как раз многие творческие люди и останутся в памяти поколений больше, нежели политики. Потому что политики, как правило, творчеством не занимаются, а занимаются другими вещами, которые должны оставить какой-то отпечаток в истории, желательно положительный. Но пока в этом году этого не произошло.

Валерий Меладзе — человек творческий, который последние полчаса рассуждал о политике. Спасибо, Валерий, что пришли!

Спасибо Вам!